— Что бы вы посоветовали человеку, который обратился к вам с вопросом, где ему получить дополнительное образование в сфере новых медиа в цифровой среде?

— Сложный вопрос, практически невозможно на него ответить. Наверное, это была бы рекомендация получить второе высшее на журфаке московского или петербургского госуниверситета либо попробовать опции дополнительного образования Высшей школы экономики. Мастер-классы и лекции в целом не дают некой интегральности мышления, целостного понимания, как осуществлять ремесленную практику. Журналистское медийное образование достаточно академично — даже несмотря на ввод болонской системы; оно неправильно скроено, на мой взгляд. Журфак сейчас пытается за первые три года впихнуть в человека некоторое количество общих знаний с небольшим количеством пояснений о том, как эти знания применять — а потом на уровне магистра уже готовить прикладного специалиста. Мне кажется, что все должно быть наоборот: вначале человека должны обучать быть ремесленником, в последний год давать ему тестирование, в состоянии ли он заниматься практической или исследовательской работой, а потом уже на стадии магистра развивать его редакторские или режиссерские способности или академические таланты.

— Какие главные темы вы затрагиваете, когда рассказываете о том, как меняются медиа?

— Мы родились в мире, в котором были одни правила в медиажизни, сегодня эти правила модифицировались. Они серьезно сдвинулись с прежней точки, где был лимитирован доступ к печатному станку, где существовали формальные ограничения на распространение информации — и, самое главное, на то, кто является ее источником. Мир прошлого регулировал право людей на создание контента и, тем более, его дистрибуцию — такого больше никогда не будет. Мы живем в эпоху, когда право каждого создавать и распространять контент практически гарантировано наличием интернета. Это совершенно новые обстоятельства, в которых менеджерские и журналистские цели тоже выглядят совершенно по-новому.

— То есть в основном вы проповедуете какие-то общие концепции?

— Когда вы рассказываете людям какие-то вещи, которые входят в противоречие их знаниями или установками, вы открываете им новую реальность, проводите неакадемическое вскрытие мозга. Потом в эти вскрытые мозги гораздо проще вставлять какие-то практические знания, которые состоят из другого сета возможностей, — и главное, люди сами стремятся к их немедленному получению. Это всегда сочетание теоретической базы — способности людей думать по-другому — и практической.

Приведу простой пример: классическая трудность, которая есть у работников журналистики, — это то, что они почти все плохо образованы, имеют достаточно поверхностные фундаментальные знания, причем не только в той области, которая является их профильной. Это абсолютные дилетанты, не стремящиеся увидеть какую-то систему в том, что они делают. Когда ты с таким недостатком знаний сталкиваешься и спрашиваешь, почему люди не читали того или этого, они абсолютно искренне не понимают, зачем. А потом, когда ты им объясняешь, почему надо понимать хотя бы концепции Бодрийяра об обществе потребления, они сильно пугаются. Если заставить человека все-таки что-то прочитать, он затем обнаруживает, что написанное имеет прямое отношение к его деятельности, и начинает осознавать, то он чего-то не знает и ему нужно недостаток образования как-то восполнять. Причем Бодрийяр — это такой самый простой и поверхностный пример, есть гораздо более важные вещи: Маклюэн, например, который вообще не входит в базовую образовательную практику, хотя на сегодняшний день понимать принципы работы медиа без него практически невозможно. Потому, условно говоря, идея того, что медиа может сущестововать на нескольких платформах, в России начинается с придумывания всяких лишних слов про конвергентность. Хотя Маклюэн все четко объяснил: есть медиум и есть месседж. Медиумов может быть много: в зависимости от того, на каком медиуме вы хотите распространять месседж, вы должны его адаптировать под эту платформу. Эта простая мысль доходит до сознания большинства профессионалов с большим трудом, а в основном даже не доходит. Все потому, что они не получили этого базового знания на входе в профессию.

— Вы сказали, что всегда расстраиваетесь, когда говорите об образовании в области медиа, как исправить эту ситуацию?

— На самом деле она постепенно начинает исправляться — с появлением практиков, достаточно свободных в экономическом плане. Это позволяет им не задумываться о пропитании, а реально заниматься образованием — хотя бы своих же сотрудников. Это очень прогрессивно влияет на рынок. Я не говорю, что из этого вырастают какие-то реальные образовательные формы, но в некоторых компаниях это стало единственным стимулом для развития. Начальство стало понимать: «Блин, да вам просто знаний не хватает, дорогие мои журналисты. Вы ничего не знаете — вы, извините, тупые необразованные твари. Вы, допустим, разбираетесь в архитектуре, политике, живописи, но свою же профессию не можете описать в каких-то разумных терминах. Когда вас начинают спрашивать, в чем миссия журналистики, вы начинаете нести путаницу про призыв на баррикады или освещение борьбы на баррикадах — а и то, и другое — полный абсурд». Поэтому для меня «Постжурналист» — это такой проповедническо-образовательный проект с просветительской целью: я все-таки какие-то вирусы в души и мозги молодых людей внедряю. И мне совершенно неважно, будут ли они следовать за мной или за кем-то другим. Важно, чтобы двигались в правильном направлении.

Полную версию читайте на сайте theoryandpractice.ru